Элина идет к скамье, защищенной от ветра портовой стеной. Садится, одной рукой придерживая Иону. Малыш, голодный, сердитый, ждет, пока Элина расстегивает платье, освобождает грудь. Пока он жадно сосет, Элина смотрит на море. Длинная изогнутая портовая стена вдается глубоко в воду, прикрывает бухту, точно большая заботливая рука. Элина хмурится. Место кажется ей знакомым. Разве она здесь бывала? Да нет, вряд ли.
Иона сосет, сначала одну грудь, потом другую. Волны набегают на берег, разбиваются о стену. И когда Элина уже готова потерять сознание от голода, появляется Симми.
— Прости, что так долго. Все кафешки битком. Вот, принес бутерброды. — Он протягивает коричневый бумажный пакет: — С сыром и соленым огурцом, пойдет?
Элина кивает:
— Все равно с чем.
Свободной рукой она пробует развернуть их, но Симми забирает у нее пакет:
— Извини, не подумал.
Он достает бутерброды и кладет ей на колени, вежливо отводя взгляд от ее открытой груди. Элина начинает есть, ища глазами Теда. Ни на скамье, ни у портовой стены его нет. Элина оглядывается назад.
— Где Тед?
Симми пожимает плечами, кусая бутерброд.
— Наверное, в туалет пошел, — говорит он с набитым ртом.
— А-а.
Доев первый бутерброд, Элина застегивает платье, держит столбиком Иону, вытирает с платья каплю молока, выпивает воды.
— Дай-ка его мне, — просит Симми.
Элина протягивает ему Иону, и Симми сажает ребенка к себе на колени.
— Привет, — говорит Симми серьезным тоном. — Ну как обед? Опять молоко, никакого разнообразия?
Иона зачарованно смотрит на него.
Элина встает, потягивается, окидывает взглядом бухту. Теда нет. На скамье лежит нетронутый пакет с бутербродами. Для Теда. Элина отходит от скамьи, смотрит на берег, что изгибается дугой. Никого. Куда он мог деться? Элина взбегает по узким, крутым ступеням на самый верх стены; при взгляде вниз, на море, кружится голова. Откинув с лица волосы, Элина оглядывается по сторонам.
— Видишь его? — спрашивает снизу Симми.
— Нет.
И вдруг она замечает Теда. Он идет вдоль серой каменной стены — должно быть, был на другой стороне. Идет он как-то странно: сжатые руки, поникшая голова, неровный шаг. Элина подходит к краю стены, машет рукой, но Тед смотрит в сторону, на море, что плещется у самых его ног, — решил окунуться? Но Теда в воду не заманишь, Элина даже не знает, умеет ли он плавать; по его словам, ему и думать об этом противно, зачем вообще люди лезут в воду? Тед отступает от воды и вдруг падает — то ли оступился, то ли потерял сознание.
Элина зовет его, но ветер уносит слова. Она срывается с места, но Тед далеко внизу, и она все не может найти спуск, наконец видит каменную лестницу с осыпавшимися ступенями, при одном взгляде на которую кружится голова, — и спускается осторожно, чтобы не споткнуться. Когда она подбегает к Теду, вокруг него уже толпятся люди. Симми тоже здесь, с Ионой на руках — Элина видит его спину в полосатой рубашке. Он опустился на колени рядом с Тедом, прижал ухо к его груди. Люди в толпе, должно быть заметив ее тревогу, расступаются перед ней, и Элина опускается на сырой камень рядом с Тедом, берет Теда за руку, гладит по волосам, обращается к нему по-фински, затем по-английски, а когда приезжает «скорая», она садится в машину с ним рядом, не выпуская его руки.
Затем — бесконечное ожидание, заполнение бланков, блуждание по больничным коридорам. Элине задают одни и те же вопросы, снова и снова. Сколько Теду лет? Где он живет? Полное имя? Принимает ли он лекарства? Наркотики? Страдал ли кто-то из его родственников заболеваниями сердца, сахарным диабетом, гипотонией? Нет, отвечает Элина, нет, ни лекарств, ни наркотиков, Рофф, Тед Рофф, Теодор Рофф. Ей приносят чашку чая, а чуть позже — сменные подгузники для Ионы. Спасибо, повторяет Элина, спасибо, спасибо.
Она и Симми ждут в коридоре. Иона возится, пищит, снова ест и обильно, невозмутимо срыгивает на соседнее кресло. Дергает Элину за волосы, сердито тянет их в рот, изучает пуговицы на пиджаке Симми. Он как будто недоволен, расстроен таким разворотом событий, не понимает, почему его унесли с пляжа и держат в скучном бежевом коридоре. Элина качает его на коленях; Иона бьет ее пятками по ногам — завтра будут синяки.
И вдруг к ним спешат толпой врачи, практиканты, медсестры: хорошая новость! Хорошая! Симми вскакивает, на лице улыбка. Это был не сердечный приступ! Все бегут по коридору и галдят наперебой: «экэгэ» (Элина не знает, что это означает, но Симми кивает, улыбка не сходит с лица), «норма», «отрицательно». У входа в палату врач говорит: «Это был приступ паники», но Элина не слушает, а смотрит на Теда — он сидит на кровати одетый, на вид совершенно здоровый.
Элина бросается к нему, целует в щеку, и тут Иона больно дергает ее за волосы, и она выкрикивает: «Ох!» — едва ее губы касаются щеки Теда.
Тед меняется в лице.
— Что с тобой? — спрашивает он, отпрянув.
— Все хорошо. Прости.
— Что же ты охаешь?
— Иона дернул меня за волосы, пустяки. Как ты себя чувствуешь?
Тед не сводит с нее глаз, и Элина замечает, что он бледен, зрачки расширены. Он переводит взгляд на Иону, снова на нее. Элина оборачивается к Симми, тот пристально смотрит на Теда.
— Тебе уже лучше? Тед? — начинает Элина.
Тед, снова взглянув на сына, откидывается на подушки, изучает потолок, закрывает лицо руками.
— Лучше… — повторяет он сквозь пальцы, медленно-медленно. — Лучше…
Симми откашливается.
— Врач сказал, ты можешь идти, но если тебе кажется, что…
— Не знаю, — тянет Тед, — вот вам и ответ, не знаю.
Симми и Элина, стоя по разные стороны от Теда, переглядываются. Иона сопит Элине в шею, касается губами ее ключицы, пробует на вкус платье, выгибается дугой, чтобы рассмотреть потолок, колотит ее пятками в живот.
— Поищу туалет, — говорит Симми. — Сейчас приду.
И они остаются втроем — Элина, Тед и малыш. Трудно поверить, что Тед снова рядом, живой и невредимый, после того как он на ее глазах упал на пляже, после того как он лежал обмякший, весь скрюченный. Кажется чудом, что они, пережив подобное, очутились здесь, в тихой больничной палате с полосатыми простынями. Элина считает полосы, и ей чудится, будто от них исходит волшебство. Все кажется волшебным: и то, как чередуются полосы — белая, синяя, белая, синяя, — и переплетение нитей, из которых соткана простыня. Простыня для Теда.
Элина садится на кровать, прижимается к нему.
— Как ты меня напугал, — шепчет она. Иона бьется у нее на руках, как рыбка, Элина крепко держит его. — Врач сказал, тебе надо сходить к терапевту, когда мы верне…
— Постой, — перебивает Тед, по-прежнему глядя в потолок, — неувязка получается. Теперь я понял, что все мне врали. Что вокруг меня ложь. Теперь понимаю. И я не знаю, куда бежать, к кому обратиться, потому что всюду обман и никому нельзя доверять. Понимаешь? — Он смотрит то ли на Элину, то ли мимо нее, то ли сквозь нее. — Понимаешь?
Иона вырывается, топчется у Элины на коленях. Элину бьет дрожь, руки трясутся. Что ответить на это, что делать? Позвать доктора — но что тогда? Что с ними творится?
— Тед, — говорит она срывающимся голосом, глотая слезы, — о чем ты…
— Вот и славно. — В палату заходит Симми, потирая руки. — Врачи говорят, можно ехать. Ну что, поедем?
— Сим… — возражает Элина, но Тед уже вскочил с койки.
— Идем. — Он хватает Элину за локоть и тянет к выходу: — Идем.
— Мне кажется, надо подождать и посмотре…
— Нам пора, — торопит Тед, протискиваясь вперед. — Нам нужно вернуться в Лондон.
* * *
Вот и вся история.
Для Лекси все закончилось во время купания в Дорсете на исходе августа. Они с Тео и Робертом в Лайм-Риджисе. Перекусили рыбой с жареной картошкой, вспомнили гостиницу, где останавливались в прошлый раз, поспорили о статье Лекси, что прочел недавно Роберт. Тео набрал ведерко гальки, нашел дохлого краба, потом Лекси разделась и поплыла. Роберт смотрел и ждал с полотенцем наготове. «Как муж селки»,[33] — подумалось Лекси. Она смотрит на них из воды: Роберт сидит на крутом утесе, а рядом в коляске спит Тео с вязаным котенком в руках.
Когда Лекси выходит из воды, осторожно ступая по острым камням, Роберт укутывает ее в полотенце, и Лекси знает, что через несколько минут они должны оказаться в постели. Иначе нельзя, это глубинная потребность. Роберт растирает ее полотенцем — спину, руки, бедра.
— В гостиницу, — говорит Лекси резиновыми, чужими от холода губами, — пойдем в гостиницу.
И Роберт коротко отвечает: «Да».
Лекси нравится в нем все: и это «да», и как он нагибается за сумками, перекидывает через руку ее сброшенную одежду, и как он, наклонившись, расшнуровывает ее туфли, скинутые в спешке, и помогает ей обуться, а сам несет коляску со спящим Тео вверх по бетонным ступеням, ведущим с пляжа, по дорожке, по гостиничной лестнице, мимо потрясенного администратора, через четыре лестничных пролета, а Лекси бежит впереди в одном бикини и полотенце.
